Русский журнал, 16 марта 2004

 

Е. Сабуров

 

 

Фантастические размышления над книгой Г.Беккера

...многие экономисты не могут устоять перед искушением и прячут свой собственный недостаток понимания за разглагольствованиями об иррациональности поведения, неискоренимом невежестве, сдвигах ad hoc в системе ценностей и тому подобном, что под видом взвешенной позиции означает просто-напросто признание своего поражения.

 

Гэри С. Беккер

 

 

Письмо 5. "Надежда вопреки"

 

Рассмотрев в предыдущем письме механизм возникновения ценностей в процессе борьбы за признание, мы вправе вернуться в область макроидеологии. Однако это вовсе не так уж просто.

 

Природа макровоздействий не очень понятна даже в рамках зауженной экономики последних полутораста лет, ограничившейся лишь рассмотрением материальных рынков. Никто не сомневается, что к макровоздействиям относятся игры с денежным предложением. Так-то оно так, но что означает политика "дешевых" или "дорогих" денег? Вполне законно говорить о деньгах как о товаре, на который изменилась цена, но не менее законно говорить о сигнале, который заставляет нас переоценивать свое поведение. Точно так же обстоит дело и с институциональными переменами. Широкомасштабная приватизация выбрасывает на рынок новый товар - собственность, но она же есть сигнал о появлении новой свободы - свободы капитализировать доход.

 

Во всяком случае представляется, что макровоздействия прежде всего работают в пространстве наших надежд. Сложность и глобальность современного мира породили экономику доверия. Действительно, мы не можем знать всего, что влияет на нашу жизнь. Поэтому каждое наше решение лишь на малую толику основано на наших знаниях. Все остальное - результат доверия своим подчиненным, начальникам, общественным институтам и т.д. и т.п. Доверие царствует в микросреде - среде принятия сиюминутных решений. Но макросигналы призваны пошевелить в нашей душе не доверие, а надежду. Они говорят о новых свободах или о новых лишениях, о новых возможностях или о новых запретах.

 

Макросигналы сами по себе не меняют ценностей, но под их воздействием у нас появляются новые надежды. Эти надежды заставляют нас пересмотреть свои запросы. Мы забегаем вперед. Мы полагаем, что пришедший к нам сигнал позволяет нам претендовать на большее, или, наоборот, он заставляет умерить пыл.

 

Как правило, макроидеологические сигналы - это ходы в конкурентной борьбе систем. Так же, как макроидеологическая политика призвана сделать привлекательными рынки страны, ее осуществляющей, так и макроидеологическая политика направлена на пробуждение энтузиазма и надежды по отношению к продуцирующей эти сигналы системе.

 

Получая макросигнал, человек обращает внимание всего на четыре составляющих. Если рассматривать макроидеологический сигнал как рекламную заявку, то ясно, что человек не будет искать в рамках предложенного товара сведений о его цвете, запахе или пользе для здоровья. а) Я думаю, меня не сочтут излишне приземленным, если я все-таки на первое место поставлю надежду на благосостояние, на обеспеченную жизнь. б) Осмысляя макросигнал, человек хочет понять, кто и как собирается осуществлять властные полномочия, кто претендует на то, чтобы быть сувереном. Ведь под этим сувереном придется жить. Своя или чужая это будет власть? Безопасно ли будет существование под этой властью? в) В нашем многонациональном мире этническая принадлежность значит очень много. Получая макроидеологический сигнал, человек интересуется проблемой льгот и лишений по этническому признаку. Слишком много у него оснований этим интересоваться. г) Наконец, он бы хотел надеяться, что рекламируемая система обеспечит ему внешнюю безопасность, безопасность от враждебной иностранной системы.

 

Все остальные качества либо являются производными от обозначенных выше четырех, либо, в сущности, уже не имеют макрохарактера. Итак: а) благосостояние, б) власть, в) нация, г) безопасность.

 

Как все это выглядит на практике? Обратимся к опыту прошедшего века. Возьмем для примера наиболее интересных конкурирующих игроков на идеологическом рынке - США и СССР. Сначала рассмотрим макроиделологические сигналы, которые испускали игроки в первой половине века - до Второй мировой войны.

 

На поле "благосостояния" оба игрока согласились на тезис "социальная справедливость". Сам по себе этот тезис нейтрален и не пробуждает никаких надежд, поскольку не расширяет пространство возможностей. Его было необходимо подкрепить некоторой конкретикой. США и другие "западные" страны дополнили его лозунгом "социальной защиты". СССР выставил крайне агрессивный лозунг передела или даже экспроприации собственности. Сейчас нас не интересует, насколько оправданы были надежды масс. Нас интересует другое: какой лозунг порождал большие надежды. В этом плане ясно, что социальная справедливость, заключавшаяся в том, чтобы "отобрать и поделить", способна была вызвать значительный энтузиазм. Во всяком случае, энтузиазм, несравнимый с надеждой на социальную защиту. Даже сегодня, с учетом печального опыта, этот лозунг бодрит и зажигает массовое сознание. Мы можем не тревожить такой известный экономический фактор, как зависть. Достаточно обратить внимание на то, что "передел" - это шанс.

 

На второй поляне - поляне власти, суверенитета - лозунгом США была представительная демократия. Это довольно вялый лозунг. Тем более при отсутствии опыта и действенных институтов гражданского общества. А в первой половине века даже в США дело обстояло именно так. "Партийные бонзы", торгующие голосами, не слишком, мягко говоря, образованное население, убежденность, что "от меня ничего не зависит", - мы, русские, сегодня понимаем, насколько безнадежной выглядит эта реальность. В СССР была провозглашена "диктатура пролетариата". Большинству населения был показан враг, была стимулирована агрессия, создана партия - "авангард пролетариата", в которой снизу доверху шла непрерывная кадровая ротация. Это была "власть своих". Для любого доносчика надежда "продвинуться" была более реальна, чем для небогатого американца путь в конгресс через Гарвард.

 

Наиболее проигрышно выглядели США и весь "западный" мир на этническом поле. Реальный интернационализм СССР противостоял безумию расизма, антисемитизма и евгеническим изыскам тогдашнего общества. Даже говорить неохота о том, какие надежды и возможности сулил макросигнал из СССР и у скольких убивал эти надежды "западный" макроидеологический сигнал.

 

Поле внешней безопасности не является первичным качеством при оценке макросигнала. Человек не слишком напряженно вглядывается в него. Хотя в первой половине ХХ века вопрос о войне был более нервирующим, чем сейчас, но люди были склонны рассматривать его не столько в плане собственной защищенности, сколько в плане горделивой мощи своего ареала. И здесь СССР демонстрировал агрессивность и наступательность, все время поминая мировую революцию, ведя курс на милитаризацию страны и утверждая, что порабощенные массы только и ждут парня, который победоносно вторгнется на чужую территорию, "чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать". Изоляционистские настроения в США, линии Мажино и Манергейма, чемберленовские попытки "откупиться" от агрессора на этом фоне выглядели трусливыми и безнадежными.

 

Анализируя макроидеологию начала ХХ века, мы должны не только с негодованием констатировать, что СССР выигрывал на данном рынке, но и понимать, как привлекательность данного макросигнала смещала запросы общества и отдельных людей, как формировались равновесные ценности и, в конце концов, что представляла из себя экономика надежды в те времена.

 

Во второй половине ХХ века стратеги игроков существенно поменялись. Здесь не место обсуждать причины этих изменений. Мне кажется, что это в значительной степени связано с тем, что в пространстве надежд существует феномен "накопленной усталости", которую многие склонны трактовать как неоправданность надежд, разочарование. Вполне возможно, что это так, но не исключено, что механизм примитивней и сходен с возникновением и отказом от пристрастий и привычек. В таком случае исследователю хорошо бы понять, что такое предельные издержки в пространстве надежды.

 

Так или иначе, но люди получили от игроков новые сигналы и выдали новые реакции.

 

В области благосостояния США оставили невыгодную для них позицию социальной справедливости и вернулись к привычной и выигрышной декларации об агрессивном рынке, предоставляющем широкий веер возможностей. Хочу напомнить, что речь не идет о реальностях, но о лозунгах. Особенно эффективно этот лозунг выглядел на фоне пропагандируемого СССР тезиса о плановом хозяйстве, принципиально убивающем даже намек на надежду.

 

К тому времени в СССР пробудился вкус к "тысячелетнему рейху" и, как всегда в этом случае, была реанимирована средневековая китайская идеология меритократии. Самокооптирующееся созвездие мандаринов получило название "номенклатуры". Утверждение Бердяева и Джиласа о возникновении "нового класса" получило официальное признание, а отсюда статус макросигнала, убивающего надежду. США предприняли неожиданный и чрезвычайно эффективный ход - суверенитет был редуцирован до степени общественного авторитета. Власть провозглашала свой уход из все более широких жизненных сфер. В тех областях, где традиционно государство высказывало свое нормативное мнение, осуществлялся и пропагандировался переход к саморегулированию. Этому немало способствовал взлет судебной системы, в которой подчеркивались черты соревновательности сторон и безличности в процессе принятия решений. Русским трудно понять, насколько реально чувствуется населением этот воистину революционный макросигнал. Тем не менее, даже русские люди - при их недоверии к возможности ухода власти из какой-либо сферы - пребывают перед этой перспективой в растерянности и надежде.

 

Совершенным переворотом характеризуется ситуация на этническом поле. Если СССР после Второй мировой войны был ввергнут в пучину русопятства, антисемитизма, да и откровенного расизма, то США и весь "западный" мир стали упорно провозглашать политкорректность и глобализм. Не так уж важно, что продолжительность жизни афроамериканцев меньше, чем китайцев. Важно, что в США не проверяют на улицах документы у "лиц кавказской национальности". Рассматривая макросигналы, мы работаем не в реальном поле, а в поле экономики надежды.

 

Наконец, на поле военного противостояния систем СССР запросил мирного сосуществования и паритета, а США развернули гонку вооружений. Это был конец. Полный конец национальной гордости.

 

Рассмотренные примеры позволяют задуматься о некоторых чертах надежды как экономической категории. Во-первых, экономика надежды качественно отлична от экономики доверия. Риски в экономике доверия связаны с возможностью обмануться в контрагенте, кем бы он ни был - подчиненным, начальником, консультантом, партнером по бизнесу, чиновником. Отрицательную роль может сыграть и злая воля, и добросовестное заблуждение. Риски в экономике надежды принципиально другие. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман". "Я сам обманываться рад". Но в таком случае это уже не обман в смысле подрыва доверия. Это неоправданность надежд. Надежда - это, прежде всего, шанс. Шанс вполне может не оправдаться. Вспомните конкурсы в театральные ВУЗы. Теоретически в экономике доверия любую информацию можно перепроверить. В экономике надежды даже теоретически перепроверять нечего. Если в случае доверия мы вынуждены что-то "брать на веру", то в случае надежды нас не принуждают никакие обстоятельства - мы просто надеемся и делаем свои ставки.

 

Во-вторых, надежда - это массовое явление, реактивное по отношению к макросигналам. Например, мы слышали, что предпринимательские риски в России чрезвычайно велики. Запросто могут кинуть. Но это явление связано именно с экономикой доверия, а не надежды. Действительно, в России крайне низкий уровень доверия. Считается, что это следствие плохого качества нашего социального капитала. Предприниматель должен это учитывать и учитывает при назначении цены на свои товары и услуги. Другое дело надежда. Когда в начале 90-х в России были посланы макросигналы о новых свободах, то надежда зажгла массы энтузиазмом. Появился шанс обрести новое благосостояние. Обрели немногие. Но здесь нельзя говорить об обмане доверия. С самого начала было ясно, что лишь немногие смогут реализовать свой шанс. Но шанс был у всех. И все надеялись. Именно общая массовая надежда и энтузиазм, с ней связанный, позволили немногим выиграть. Массовый характер надежды нуждается в исследованиях и может привести к конкретным рекомендациям типа правила Сороса для фондового рынка: посмотри, что делают все, и поступи наоборот.

 

В-третьих, признание существования экономики надежды позволяет хотя бы отчасти объяснить, почему оказалась несостоятельной теория рациональных ожиданий. На этом следовало бы остановится подробней. Теория рациональных ожиданий просто-напросто утверждает, что люди не так уж глупы. Они способны производить не только рациональный выбор в сиюминутных ситуациях, но и на основании опыта и имеющейся информации предвидеть, что произойдет в результате того или иного макроэкономического воздействия. Например, ежу ясно, что будет, если деньги "подешевеют" или, наоборот, "подорожают", если налоги повысятся или, наоборот, понизятся. Узнав об этих действиях финансовых властей, люди немедленно примут меры защиты, которые сведут на нет весь предполагаемый правительством эффект, не дадут себя обмануть или, вернее, выманить из скорлупы, и все вернется на круги своя. Если макросигналы не достигают цели, то это бывает следствием глупости властей, но не ума людей. Люди реагируют, и эта реакция далека от той, которую следовало бы ожидать, если бы они просчитывали последствия.

 

Неужели же люди глупы? Думаю, что не в такой же мере и не в таких довольно простых делах. Мне кажется, что новые макросигналы не просто нарушают привычное равновесие - с этим кто бы спорил! - они создают временную "кашу" и тем самым предоставляют людям возможность немного половить рыбку в мутной воде. Некоторое время люди вовсе не стремятся восстановить равновесие. Если воспользоваться классической метафорой о "невидимой руке" рынка, которая неумолимо приводит все и вся к равновесию, то в такие моменты люди судорожно пытаются захватить новые позиции, пока "рука" не успела их накрыть. Тем самым они создают своей нелогичностью неудобства для этой руки и замедляют ее действия.

 

Любые перемены - а макросигналы сообщают о переменах - дают шанс и порождают надежды.

 

Макроидеологические сигналы могут вызывать эффект социального перемешивания, эффект открытия новых площадок для ристалищ. В борьбе за признание они способны смещать запросы и шевелить ценности. Это все шансы. Рационально ли не воспользоваться ими и упорно стремиться к восстановлению status quo? Не рациональней ли рискнуть и потрепыхаться в надежде на выигрыш? Утилитаристы вполне резонно указывают, что при такой тактике большинство проигрывает. Ха! Но я-то не большинство!

 

Мы слишком увлеклись восторгами перед рыночным равновесием и незаслуженно пренебрегаем психологией актора, который только и делает, что это равновесие старается нарушить в надежде на выигрыш. Правильно, что уровень доверия в США выше, чем во Франции, много выше, чем в Польше, и уж совсем недосягаем для нас грешных. Но ведь в Швеции он, например, уж никак не ниже американского, а Швеция стремительно катится вниз - и уж ни Нобеля, ни Бергмана, ни Линдгрен мы оттуда не дождемся. Почему? Нет надежды - нет игры.

 

Экономисты сегодня с огромным удовольствием вторгаются в историю. Чего стоит сравнительный анализ бюджетной ответственности в Великобритании и Испании, сделанный Д.Нортом с целью объяснить победу англичан! Но есть и другое объяснение - разный уровень надежды! Когда Колумбы, Писсаро и Кортесы надеялись своими действиями завоевать высочайшее признание, они действовали. Когда в Испании наступил "стабилизец", куда они все подевались? Когда СССР бурлил и задирался, то, даже несмотря на ужасы политический системы, страна развивалась. Когда в 60-е, 70-е, 80-е мы почувствовали вкус к свободе, а надежды на нее не получили, страна замерла, перестала развиваться и в конце концов рухнула.

 

А под конец о печальном. Вряд ли мы можем всерьез рассчитывать, что нас ожидает взлет уровня доверия. Социальный капитал в два счета не зарабатывается. Чем мы были привлекательны? Чем мы вообще можем быть привлекательны? Видимо, только уровнем надежды.

 

За 10-12 лет у нас возникли гигантские состояния. Ринулись в битву сотни тысяч. Выиграли тысячи. Десятки выиграли очень много. Так всегда бывает. Все по закону. Но нас ведь миллионы. Надежда - опасная штука. Те, чьи надежды не сбылись, склонны винить в этом кого угодно, но только не себя. В развале СССР винят Горбачева, в своих экономических неудачах - Ходорковского. Разочарованные мечтают, чтобы наступил стабилизец. Финансовый стабилизец кончился кризисом 1998 года. Сейчас наступил стабилизец политический.