Евгений Сабуров

Е. Сабуров

 

 

Гражданское общество государства благосостояния

 

Представляемые вам рассуждения обязаны своим появлением дискуссии, развернутой в связи со статьей Л.И.Якобсона в журнале «Общественные науки и современность» [1]. В первой части рассуждений я фактически не отклоняюсь от взглядов Л.И.Якобсона, разве что делая акцент на задачах гражданского общества в разных типах государств благосостояния. Во второй части мне показалось интересным затронуть более широкое понимание функций гражданского общества. В третьей же части — поговорить о своей надежде.

 

1.

Исторически понятие гражданского общества связано с жизнью средневековых городов, но в настоящее время оно приобрело новые черты, хотя и соотносимые с его старинным происхождением. Собственно говоря, гражданское общество понимается как совокупность индивидуальных и групповых воль, механизмов их взаимодействия между собой и площадок, на которых происходят переговоры. Гражданское общество вырабатывает представления о должном и недолжном, которые приняты в данной среде, и так или иначе влияет на государственные органы и на жизнь общества в целом, заставляя принимать или отменять те или иные нормативные акты, касающиеся прав человека. В рамках такой преднормативной деятельности гражданское общество прежде всего конструирует понятие справедливости, базирующегося на совокупности прав, которые признаются за людьми в том или ином государстве, в том или ином регионе.

 

Поскольку типов государств благосостояния в настоящее время, согласно Эспинг-Андерсену, насчитывается три, то и типов гражданского общества тоже три [2]. Хотя каждое общество, каждое государство благосостояния в общем-то имеет признаки всех трех типов, но какое-то одно направление мысли, какое-то одно представление о справедливости является превалирующим в данном обществе. И точно так же гражданское общество того или иного типа государства благосостояния хотя и призывает к обсуждению разных представлений, но в целом склоняется к какому-нибудь одному типу справедливости. С точки зрения экономики справедливость и особые права — это вывод той или иной деятельности, той или иной группы людей полностью или частично за пределы рынка, т.е. декомодитизация.

 

В либеральном обществе принято представление о том, что из рынка должны быть выведены слабые. Определение «слабого» и является задачей, заботой гражданского общества. Именно по этому поводу идут дискуссии в либеральном обществе. Понятие «слабого» со временем расширяется. Так, например, в классической либеральной стране Англии до Диккенса беспризорные дети не считались слабыми. Считалось, что они должны каким-то образом сами выползать из неприятного положения, в которое попали. После появления «Оливера Твиста» общество поменяло свой взгляд. Типично для гражданского общества затеять дискуссию по этому поводу. Создать общественные организации, отстаивающие новый взгляд, и в конце концов заставить все общество принять новое положение о том, что беспризорные дети относятся к разряду слабых и общество в целом обязано им помогать. Механизмами реализации прав слабых в либеральном обществе являются бюджет или благотворительность. И то, и другое имеет одинаковую природу, хотя и сильно отличается по способам реализации. Это общий кошелек. Люди, как говорится, скидываются на те или иные программы, на те или иные проекты. Надо сказать, что в либеральных странах благотворительность весьма поощряется, поскольку это адресный инструмент помощи. Результаты контролируются самим гражданским обществом, самими общественными организациями и государство, таким образом, избавляется от необходимости администрировать программы. Поэтому те общественные организации или отдельные люди, которые осуществляют благотворительную деятельность, имеют серьезные налоговые послабления. Это логично, поскольку они берут на себя задачи, которые должны, по мнению гражданского общества, быть возложены на бюджет.

 

Совсем другой тип государства благосостояния — консервативный. И у гражданского общества в консервативном типе государства благосостояния совсем другие функции и задачи. Здесь из рынка выводятся значимые люди, т.е. люди, которые обществом признаются имеющими право на особое положение. Например, это ветераны войн, ученые, деятели искусства. В средние века, да и не так уж давно, в особом положении такого рода находились монархи, аристократы. Соответствующий статус дается не в силу того, что эти группы слабы и не могут работать на рынке, а в силу того, что сама их деятельность считается обществом настолько значимой, что их не подвергают испытанию рынком. Задача гражданского общества в консервативном государстве — это определение таких значимых людей или групп людей и выработка методов их поддержки. Надо сказать, что в консервативном типе государства благосостояния из сферы рыночных отношений могут выводиться полностью или частично целые отрасли. Так, например, при помощи регулирования цен создаются особые условия для людей, занимающихся сельскохозяйственным производством. Механизмы частичного или полного выхода из рынка — это привилегии, льготы и регулируемые цены. Консервативный тип государства благосостояния часто демонстрируется на примере исламских стран, где ученые, талибы или же значимые руководители, выводятся из рынка, а права того или иного человека сильно зависят от того, к какой группе он принадлежит. Впрочем, элементы консервативного государства благосостояния можно встретить даже в Англии. Достаточно посмотреть на отношение англичан к монархии. Надо сказать, что и военные ветераны Англии не обделены вниманием. Однако общая направленность Англии либеральная, а Ирана, безусловно, консервативная.

 

Третьим типом государства благосостояния является социал-демократический. Если в либеральном обществе правами выхода из рынка пользуются слабые, а в консервативном обществе — значимые люди, то в социал-демократическом обществе выводятся из рынка не отдельные группы людей, а отдельные виды деятельности или услуг. Речь идет об определении универсальных прав, общих для всех вне зависимости от их положения и от их способности самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Так, например, универсальным правом объявляется доступность качественного образования и качественного здравоохранения. Гражданское общество в таком случае занято определением того, что относится к универсальным правам, а что остается предметом заботы каждого человека и во что общество вмешиваться не должно. Естественно, со временем понятие универсальных прав тоже расширяется. Поскольку поддержание универсальных прав задача достаточно дорогая, то социал-демократическое общество по сути дела является самым дорогим типом государства благосостояния. Источником благ, в смысле универсальных прав, является бюджет, и бюджет должен быть очень велик, поэтому социал-демократическое общество отличается высокими налогами. Это тормозит развитие экономики в таких странах и они проигрывают в соревновании с государствами либерального типа.

 

2.

Однако говорить о преимуществе того или иного типа государства благосостояния нельзя: у каждого общества есть свои неприятные особенности. У либерального, например, это сравнительно низкое налогообложение и сравнительно большой объем рынка. По этой причине способности и удача индивидов играют здесь важную роль, и это делает либеральное общество чрезвычайно дифференцированным. Разница в доходах между богатыми и бедными, что бы мы ни подразумевали под этими словами, также очень велика. Это вызывает недовольство, в том числе желание отнести в «слабые» людей просто неудачливых, расширить понятие слабых, т.е. увеличить нагрузку на бюджет. Так, например, в либеральном обществе вечно идут споры относительно того, как относиться к безработным. Кто это? Слабые или ленивые? В результате — постоянные перетряски бюджета. Что касается консервативных обществ, то, как правило, если страны такого типа не имеют хороших источников природных ресурсов и не могут заниматься широкой экспортной деятельностью, то они отстают в росте благосостояния и от либеральных, и от социал-демократических стран. Если же они имеют такой источник, то они выглядят вполне благополучно и их вполне можно называть государствами благосостояния, т.е. устойчивыми странами с устойчивыми представлениями о справедливости, в сущности, не подверженными опасностям социальных взрывов.

 

Исходя из классификации Эспинг-Андерсена, конечно же, интересно оценить наше государство и отсюда понять, чем, собственно говоря, занимаются наши правозащитники, наше гражданское общество? О каких правах у нас идет речь в дискуссиях о гражданском обществе?

 

Особенностью нашего общества является то, что декларируемые права не являются гарантией получения благ, которые в них декларируются. Так, например в Советском Союзе, да и частично в России, существует право на получения жилья у определенных категорий лиц, но это не значит, что они автоматически получают квартиру. У них есть шансы получить квартиру. Известна наша шутка: «Имею ли я право?» — «Да, имеешь», «А могу ли я получить?» — «Нет, не получишь». Это и есть характеристика нашего типа государства благосостояния. Таким образом, если говорить о том, что современная экономика — это экономика доверия, т.е. гарантирования прав, то наша экономика — это экономика надежды, экономика шанса, но не экономика реализации прав. Поэтому наши правозащитники очень много времени уделяют разъяснению населению имеющихся прав и тому, что получило в народе название «качать права», т.е. требовать, чтобы право было реализовано.

 

Существование гражданского общества вызывает некоторые вопросы, из которых главным является следующий. Если человечество придумало такую вещь, как государственное управление, если в строительстве государства человечество перешло к демократии, то, собственно говоря, зачем нужно гражданское общество? Ведь путем демократического волеизъявления можно высказать свое мнение и выбрать тот режим благосостояния, который хочет население. Достаточно громоздкое и достаточно странное строение гражданского общества по сравнению со строением государства представляется с такой точки зрения излишним. Однако на этот вопрос есть ответы. Дело в том, что построить общую функцию благосостояния с помощью коллективного выбора невозможно. Каким бы демократическим ни был выбор, как бы ни были хорошо устроены демократические процедуры, регламенты, но на основе индивидуальных предпочтений невозможно осуществить коллективный выбор и выработать общую функцию благосостояния. Таковы выводы теоремы Эрроу [3]. Даже если предпочтения слабые, т.е. не всегда можно сказать, что индивидуум предпочитает одну альтернативу другой и очень многие альтернативы могут быть ему безразличны, все равно коллективный выбор не осуществим. По замечательной и неоднократно цитируемой фразе М.Блауга, мы ищем функцию благосостояния там, где ее нет [4]. Вся логика демократии основана на том, что у каждого человека есть некая упорядоченная цепь альтернатив с сильным или слабым предпочтением одной альтернативы другой. После этого голосованием определяется общая функция благосостояния. Еще раз повторюсь, что этого сделать нельзя. Но есть ли действительно такая упорядоченная цепь у человека?

 

Дело в том, что выборы, меняющие или не меняющие руководство страны, происходят с некоторой периодичностью. Человек тоже меняет свои предпочтения, но вряд ли можно говорить о том, что и здесь имеется некая заданная периодичность. Конечно, нельзя говорить о том, что предпочтения меняются внезапно и нелогично. Микроэкономика утверждает, что предпочтения меняются в связи с изменившимися обстоятельствами, но никто никогда не отрицал то, что они меняются. Существуют, кроме того, разные степени безразличия. Человек может очень твердо предпочитать, допустим, одну альтернативу другой, но по отношению к другим альтернативам его предпочтения могут быть весьма расплывчатыми. Таким образом, множество альтернатив или, вернее, множество предпочтений на этих альтернативах представляет из себя довольно рыхлую картину [5]. Где-то есть сгущения, где-то провалы, и вся картина меняется достаточно быстро в современном мире. Выходит, что от выборов до выборов функция благосостояния претерпевает достаточно серьезные изменения. Собственно говоря, получается, что для того, чтобы выражать свои интересы, свои мнения, отстаивать свои права, необходимо осуществлять коррекцию государственной деятельности непрерывно. Вот почему слабо организованное, расплывчатое, постоянно дискутирующее, меняющее свои представления о справедливости гражданское общество представляет собой действенный инструмент для выполнения этой функции. При этом в гражданском обществе человек может найти каналы для выражения своих различных интересов, выступая участником множества ассоциаций, советов, союзов или же отдельных конкретных акций. Таким образом, это некое многомерное пространство сложной конфигурации, постоянно пульсирующее и посылающее сигналы государственному управлению. Государственная машина — это унифицированная машина с твердыми правилами. Чем постояннее и тверже правила государственного управления, тем населению легче в них ориентироваться. Население всегда просит менять правила игры как можно реже.

 

3.

Существование гражданского общества позволяет поддерживать баланс «изменения — постоянства», т.к. именно через этот механизм население заявляет: «Мы хотим перемен». Не надо предаваться иллюзиям, что существование гражданского общества и его напряженная работа гарантируют свободу граждан. Фарид Закария [6] не описывает новый феномен, когда он говорит о нелиберальных демократиях. Нелиберальные демократии в каком-то смысле существовали всегда. Сейчас мы вынуждены это признать, поскольку демократии западного типа с достаточно свободными выборами приводят к власти режимы, в которых нет свободы в западном понимании этого слова. Это повсеместное явление сегодня. Но можем ли мы сказать, что этого не было раньше? Можем ли мы сказать, например, что монархический или авторитарный строй не был никогда одобряем большинством населения стран, в которых он был? Звучит достаточно парадоксально, но следует сказать, что если понимать демократию как осуществление воли большинства населения, то очень многие государственные устройства прошлого мы должны будем признать демократиями. Если же понимать демократию в более узком смысле слова, т.е. как строй, который оснащен свободными выборами, то тогда мы можем сказать, что да, такой строй пришел на смену авторитаризму, но воля народа при этом не изменилась. Народ продолжает требовать несвободу. Говоря о режиме благосостояния в либеральном, консервативном или социал-демократическом смыслах, мы не касаемся вопроса гражданского устройства, поскольку может быть и довольно-таки либеральная недемократия и вовсе нелиберальная демократия.

 

На наш взгляд, нормой является сосуществование свободы и демократии. Поэтому, сталкиваясь с подобными феноменами, мы склонны утверждать, что в таких странах не существует гражданского общества. Надо сказать, что это достаточно сильное утверждение, но весьма сомнительное. В этих обществах есть хорошо разветвленные общественные организации, активно выражающие интересы различных слоев населения. Другое дело, что выявленные предпочтения отличаются от наших и вызывают иногда у нас неприятие и желание изменить ситуацию, но утверждать, что «Аль Каида» не является общественной организацией и не выражает интересы и ценности огромных слоев населения, было бы неверно. Если мы обратимся к Европе, то увидим достаточно серьезный, активный и многочисленный корпус антиглобалистов, которые выражают интересы определенных групп населения. Во Франции, например, это крестьяне, в других странах — другие слои населения. Все это, безусловно, гражданское общество. Если мы начнем гражданскому обществу предъявлять требования, например, ведите себя мирно, ходите только на разрешенные демонстрации, то это будет навязыванием определенного типа ценностей. И в таком случае мы уже говорим не о гражданском обществе, а о некоторой другой реальности.

 

Мы, собственно говоря, предлагаем модернизационный проект, предлагаем изменить общество и его ценности. При этом парадокс заключается в том, что изменить общество и его ценности мы предлагаем через институты гражданского общества, в то время как институты гражданского общества в этом пространстве настроены совсем не модернизационно.

 

Провал проектов высокой модернизации в последние полвека обсуждается в общественных науках очень напряженно. Предлагаются различные конкретные объяснения, почему тот или иной модернизационный проект провалился, предлагаются и более широкие подходы. Например, подход Джеймса Скотта, который утверждает, что модернизационный проект не учитывает местного знания «метиса» и излишне унифицирован, излишне бюрократичен [7]. Предлагается и некий другой взгляд на проблему, граничащий с отчаянием и основанный на представлении о национальном менталитете. Национальный менталитет с точки зрения микроэкономики вещь не существующая, но это понятие широко эксплуатируется в других науках. Скорее микроэкономика согласится с понятием «метиса», чем с наличием иррационального национального выбора. В сущности эти два объяснения сейчас являются превалирующими.

 

Но есть объяснение, которое дает Якобсон и которое базируется на теории компенсации и связано с институциональным анализом. В любом случае, при любых переменах люди что-то теряют. Обесценивается привычное знание, те самые рутины, на основании которых они действуют. Возникающий дискомфорт требует компенсации, необходим выкуп. Якобсон говорит об этом применительно к случившейся в нашей стране монетизации льгот. Монетизация льгот — это некоторый переход от чисто консервативной политики льгот к либеральной политике поддержки слабых путем денежных выплат. Как известно, эта мера вызвала большие волнения и на этой основе Якобсон делает вывод о том, что не была произведена должная компенсация перехода. Не вдаваясь в полемику, должен сказать, что технически переход был сделан настолько непрофессионально, что утверждать, будто именно институциональный переход вызвал волнение, а не глупости и ошибки правительства, я не могу. А вот что можно сказать смело, так это то, что, подготавливая этот переход, правительство очень долго кулуарно совещалось, но ни разу не прислушалось к мнению гражданского общества. Прямо скажем, этого мнения никто и не спросил, а мнения экспертов были проигнорированы. Именно это не использование инструментов гражданского общества представляется мне ключевым в данном вопросе, а не проблема выкупа.

 

Говоря о нелиберальных демократиях, о провалах модернизационных проектов в связи с сопротивлением гражданского общества ряда стран, было бы все-таки неправомерно утверждать разрыв между понятиями «свободы» и «гражданского общества». Согласно взгляду Амартия Сена, принятому в современной экономике, свобода является не состоянием, а процессом [8]. Нельзя сказать, что кто-то свободен, а кто-то не свободен. Можно сказать, что кто-то свободен больше, кто- то свободен меньше. Экономика трактует свободу как расширение возможностей человека. И в этом плане гражданское общество, безусловно, исторически способствует расширению свободы, расширению возможностей, т.е. продвижению по пути свободы. Другое дело, что это процесс длительный и нелинейный. На первом месте здесь стоит осознание возможностей, исследование ценности этих возможностей и только после этого — борьба за определенные права, за новые свободы. Модное в XIX и первой половине ХХ в. утверждение, что свобода — аристократическое понятие, говорит лишь о том, что агитация за свободу, за осуществление модернизационного проекта в его классическом виде сталкивается с серьезным сопротивлением. Действительно, имеется не так уж много людей, которые понимают, что за словом свобода стоит нечто хорошее именно в плане удовлетворения насущных потребностей, расширения этих самых потребностей, а главное возможности их удовлетворить.

 

Но новое знание не дается легко в любом возрасте, а ведь здесь речь идет о группах значимых в обществе людей, состоявшихся и влиятельных. Кроме того, это социальное знание, т.е. для его обретения требуются дискуссии между группами, различающимися по интересам. Если еще учесть, что пространство индивидуальных предпочтений чрезвычайно рыхло и динамично, то нет причин удивляться, что дорога к свободе — не магистраль с односторонним движением. Но какая бы ни была дорога, ехать придется по ней.

 

 

Примечания

1.  Якобсон Л.И. Социальная политика: коридоры возможностей // Общественные науки и современность. 2006. № 2. С. 52—66.

2.  Esping-Andersen C. The Three Worlds of Welfare Capitalism. Princeton Univ.  Press, 1990.

3.  Эрроу К.Дж. Коллективный выбор и индивидуальные ценности. М., 2004.

4.  Блауг М. Методология экономической науки. М., 2006.

5.  Сабуров Е.Ф. Экономика образования и проблема выбора в условиях рыхлых упорядочений // Общественные науки и современность. 2004. № 6. С. 19-29.

6.  Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. М., 2004.

7.  Скотт Дж. Благими намерениями государства. М., 2005.

8.  Сен А. Развитие как свобода /Пер. с англ., под ред. и с послесловием Р.М. Нуреева. М., 2004.